– Уа-та-Уа не уверена, подозревают ли минги о том, что вы здесь, но надеется, что они вас не узнали… А теперь, Великий Змей, после того, как я рассказала все о вашей прекрасной невесте, – продолжала Хэтти, простодушно беря индейца за руку, – вы должны мне кое-что обещать. Когда вы женитесь на Уа-та-Уа, вы будете добры к ней? Будете улыбаться жене так, как сейчас улыбаетесь мне? Нельзя сердиться, кричать, обижать женщину, как это делают иные вожди, а порой и белые мужья. Обещаете?

– Уа слишком нежная, слишком сильно скрутишь – сломается, – с мечтательной улыбкой заметил могиканин.

– Прошу вас, – еще раз промолвила Хэтти, – обращайтесь с ней так, будто вам ее вручил сам Великий Дух…

Чингачгук с глубокой серьезностью кивнул.

Но еще прежде, чем девушка продолжила свой рассказ о свидании с отцом и Непоседой, снаружи донесся голос Зверобоя, зовущий вождя на платформу. Услышав его, Змей поднялся, а Хэтти, утомленно вздохнув, направилась в комнату к старшей сестре.

Глава 12

Зверобой с нетерпением поджидал друга.

Выйдя от Хэтти, Чингачгук первым делом сбросил одежду бледнолицых и вновь превратился в индейского воина. На возражения Зверобоя он ответил, что дикарям, по-видимому, уже известно о присутствии в замке краснокожего. Если бы могиканин и дальше продолжал свой маскарад, ирокезам это показалось бы более подозрительным, чем просто его присутствие в доме Хаттера. Кроме того, Чингачгук хотел быть таким, как всегда, потому что его могла заметить Уа-та-Уа, – ведь именно сейчас она бродила в лесу, который покрывал узкую полосу мыса как раз напротив замка. Вот почему индеец, оставив уловки, горделиво расхаживал по платформе в своем туземном наряде, и душа его ликовала…

Все это совершенно не занимало Зверобоя, размышлявшего о более насущных вещах, чем причуды любви. И когда они с другом обменялись сведениями, полученными из бесед с ирокезом и Хэтти, стало ясно, насколько серьезно их положение.

– Я пробирался сюда, – сказал охотник, – чтобы помочь тебе вернуть из плена Уа-та Уа, и от этого намерения не отказываюсь. В борьбу за спасение замка и дочерей старого Хаттера мы ввязались случайно, но и здесь не имеем права отступить. Меня всегда радовало твое глубокое чувство к Уа-та-Уа, вождь, – такой древний и славный род, как твой, не должен угаснуть. И это большая удача, что Хэтти удалось увидеться с твоей невестой, ведь ума и сообразительности у нее хватит на целое племя.

– Я думаю, мы должны поступить так, – сказал могиканин. – Я отправлюсь в ирокезский лагерь. Ведь никто из мингов не знает Чингачгука, кроме Уа, а переговоры о выкупе пленников должен вести вождь. Дай мне диковинных зверей и позволь взять пирогу.

Зверобой удрученно опустил голову. «Мне приходилось слышать, что любовь иной раз помрачает рассудок, – пробормотал он сквозь зубы. – Но я и представить не мог, что мой друг одновременно утратит и разум, и хитрость воина, и мудрость!»

Охотник в упор взглянул на индейца:

– Ответь только на один вопрос, Великий Змей: разумно ли показывать врагу свои силы прежде, чем началась битва?

– Уа-та-Уа! – упрямо воскликнул могиканин. – Она одна на берегу…

– Ну да, тебе не терпится увидеть невесту, – перебил Зверобой. – Это я хорошо понимаю, однако пирогу ты не получишь. Если моя дружба для тебя хоть что-нибудь значит.

Чингачгук умолк. Некоторое время он неподвижно сидел, опустив веки, и наконец промолвил:

– Бледнолицый охотник прав, – голос вождя дрогнул. – Облако прошло над глупой головой Чингачгука, глаза ослепли, и слабость овладела его разумом…

– Не будем больше об этом, вождь. Давай-ка потолкуем о том, как нам себя вести, когда сюда явится посол для переговоров. А это произойдет очень скоро. Эти бродяги умеют ворочать бревна не хуже самых ловких сплавщиков на реке и способны нагрянуть сюда целой сворой. Может быть, нам стоит перенести пожитки старого Тома в ковчег, запереть замок на все засовы и уплыть подальше отсюда? При попутном ветре даже на барже мы опередим мингов.

Обоим было ясно, что если переговоры закончатся неудачей, в самое ближайшее время минги попробуют взять штурмом Замок Водяной Крысы, чтобы завладеть всем находящимся здесь имуществом. Численный перевес на их стороне, и пленников они могут удерживать столько, сколько им заблагорассудится. Рассчитывать на успешное противостояние целой орде дикарей не приходится, а баржа и лодки будут захвачены в первую очередь, что немедленно усилит позиции ирокезских воинов.

Обсудив все варианты обороны, охотник и делавар остановились на том, что только ковчег может стать для всех обитателей замка надежным убежищем.

– Я сообщу о нашем решении Джудит, – сказал Зверобой, вставая.

Чингачгук ответил сдержанным кивком.

Как и рассчитывал охотник, у девушки не нашлось серьезных возражений, и все четверо стали готовиться к осуществлению намеченного плана. Имущество Плавучего Дома оказалось скудным: оно состояло из кровати, небольшого количества одежды, оружия, разрозненной кухонной утвари да частично обследованного сундука, потерявшего свою таинственность. Все это снесли в спальню старика, а ковчег пришвартовали к восточной стене замка, чтобы с берега нельзя было видеть, как из дома выносят вещи. Старую громоздкую мебель решили не трогать – она вряд ли понадобится в ковчеге. Так как действовать пришлось с величайшей осторожностью, на погрузку ушло больше двух часов.

Вскоре на озере был замечен приближающийся плот.

Взглянув в подзорную трубу, Зверобой убедился, что на нем находятся два ирокезских воина, скорее всего, безоружных. Плот продвигался очень медленно – в распоряжении обитателей замка было достаточно времени, чтобы подготовиться к приему опасных гостей. Как только минги подплыли на близкое расстояние, дочери Хаттера скрылись в своей комнате.

Чингачгук встал в дверях, имея под рукой несколько заряженных ружей, а Зверобой перенес скамью на край платформы и уселся, зажав свой карабин между коленями. Едва ирокезы оказались на расстоянии пятидесяти футов, охотник окликнул их и велел прекратить грести и оставаться на месте. Два мрачных воина в полной боевой раскраске поднялись во весь рост, но плот все еще продолжал неуклюже продвигаться вперед.

– Вижу ли я перед собой ирокезских вождей? – не вставая со скамьи, холодно осведомился Зверобой на индейском наречии. – Или племя прислало для переговоров простых воинов, не имеющих имени?

– Хуг! – воскликнул индеец постарше, обводя свирепо горящим взглядом замок. – Меня зовут Расщепленный Дуб, и это имя заставляет бледнеть многих делаваров…

– Может, так оно и есть, а может, и нет. Но я-то вряд ли побледнею, поскольку и так родился бледнолицым. Что тебе здесь понадобилось, Расщепленный Дуб, и зачем ты приплыл на бревнах, которыми даже бобры брезгуют?

– Пусть белый охотник даст пирогу, тогда я приплыву в пироге…

– Неплохой ответ, но твое предложение отклоняется… Ну, что ж – добро пожаловать!

– Благодарю! Как вождям называть бледнолицего? – надменно спросил Расщепленный Дуб.

Зверобой колебался лишь одно мгновение.

– Минг, – произнес он, вставая, – у меня много имен. Последнее дал мне один из ваших достойных воинов, дух которого недавно отправился в места, богатые дичью. Он сказал, что я заслуживаю называться Соколиный Глаз.

Ирокез не мог не знать, как погиб соплеменник, и поведение его мгновенно изменилось: он любезно осклабился и плавным жестом руки приветствовал охотника. Оба минга перешли по бревнам плота поближе к платформе.

– Говорят, – с напускным равнодушием проговорил Расщепленный Дуб, – у Соколиного Глаза есть звери из кости с двумя хвостами. Не покажет ли он их?

– Вот один из зверей; я брошу его тебе, полагаясь на твою честность. Если не вернешь, нас рассудит карабин. – Зверобой ловко перебросил слона на плот.